Заблудившиеся на чердаке - Страница 32

- Может, вы пьяны? - пролепетал Трестсеев. Его бы это сейчас вполне устроило. Но Евгений Захарович не собирался делать ему поблажек.

- Скорее, болен. Уже много лет, с того самого дня, как я пришел сюда. Зуд - это ведь болезнь, не правда ли? Так вот я мучаюсь жесточайшим зудом, - Евгений Захарович проговаривал слова медленно, словно размышлял вслух. То есть я, наверное, знал, что от этого можно излечиться, но все как-то не решался. По крайней мере до сих пор.

- Евгений Захарович!..

- Вы, должно быть, представляете себе, что такое зуд. Он возникает и усиливается, когда долго приходится сдерживаться. Не перебивайте меня, я не задержу вашего внимания... Так вот однажды этот зуд может стать нестерпимым, и тогда желание организма нужно непременно удовлетворить. Вы догадываетесь о моем желании?

- Вы бредите?!

- Нет. Я рассказываю вам о своем желании. Не скажу, что оно чрезвычайно скромное, но во всяком случае исполнимое, - Евгений Захарович выдержал паузу. - Мне хочется вышвырнуть вас в окно. Для поднятия тонуса. Может быть, не всего человечества, но одного отдельно взятого - это уж точно. Так что если позволите? А вы ведь позволите, правда?..

Трестсеев уже пятился к двери.

- Вы ответите за это! - лепетал он. - Очень ответите! Завтра же... В двадцать четыре часа! И не надейтесь, не по собственному...

Увертываясь от летящего проспекта, он выскочил в коридор.

Посидев немного, Евгений Захарович окинул кабинет прощальным взглядом. Несмотря на затхлую канцелярскую обстановку, он был все-таки довольно светлым и сейчас сиял казенной полировкой, откровенно любуясь своим первым героем. Отчего-то Евгений Захарович не сомневался, что обитатели кабинета восприняли происшедшее с юмором. Стекла игриво переливались, потертые паркетины поскрипывали, наигрывая загадочную, одним им ведомую музыку, и, разбрасывая по стенам блики, солидно покачивалась граненная чернильница-непроливашка. Должно быть, за свою долгую чиновничью жизнь она не видела ничего подобного.

Робко тренькнул телефон, но Евгений Захарович потянул за провод, и телефонный штепсель стукнулся об пол.

- Отныне и впредь мы будем прям-таки беспощадно над этим бороться, невнятно пробормотал он. - Как учат родные газеты, негодные в туалет, но неплохо раскуриваемые...

Подойдя к окну, он с усилием раздвинул прикрашенные к дереву шпингалеты, с хрустом распахнул створки. Грохочущий воздух ворвался в кабинет, пыхнув бензином и горячим асфальтом. Первый этаж, совсем невысоко. Трестсеев мог и не пугаться...

Евгений Захарович с ногами взобрался на подоконник и ступил на карниз. Примерившись, спрыгнул на тротуар и оглядел улицу. Кругом простиралась вольная воля, и по этой самой воле, не замечая ее, колоннами брели люди - снулые и озабоченные. Евгения Захаровича и его внезапного освобождения они попросту не заметили.

Откуда-то из пестроты тел неожиданно вынырнула чернявая овечка и, накручивая хвостом, подбежала к самым ногам. Он почесал ее за ухом и услышал в ответ довольное потявкивание. Овечка не умела блеять, потому что оказалась обычным пудельком. Получив свою порцию ласки, она снова скрылась в людском потоке. А он, выпрямившись, неожиданно ощутил себя высоким и сильным. Главное было сделано, оставались сущие пустяки. С облегчением сорвав галстучную петлю, Евгений Захарович бросил ее в урну. Долой кандалы и тараканьи принципы! Он устал семенить в ногу со временем, ему хотелось просто шагать. И он зашагал, дразня окружающих вызывающе пустыми руками, бесцельной легкостью походки.

Ковыляющая по улице дурочка, в обрезанных до колен чулочках, не то пятнадцати, не то сорока лет отроду, строго и укоризненно погрозила ему пальцем. Евгений Захарович виновато пожал плечами.

- Он что, до вечера собрался здесь спать?

- Так пешком же из города топал. Устал с непривычки.

- По виду не скажешь. Раньше, помню, на таких воду возили и землю пахали... Да и не вижу я что-то у него горбушки.

- Хе!.. Горбушки захотели! - голос третьего невидимого собеседника был старчески хриплым. - Как бы не так! И мыша дохлого не прихватил, не то что горбушки. А вот каменюку про нас - это запросто.

- Чшш!.. Спящий просыпается!..

Приоткрыв глаза, Евгений Захарович не сразу отыскал говоривших. Над ним голубело высокое, пронзаемое мошкарой небо. Обрамленное нежной березово-сосновой зеленью, выглядело оно просто волшебно. Но волшебным показалось ему и другое. С сучковатой, в человеческую руку толщиной ветки на него пристально смотрел дятел в малиновой узбекской тюбетейке. Рядом расположился знакомый утенок, а чуть выше, под елочной гирляндой шишек, восседал хмурый седой филин. На этот раз шока Евгений Захарович не испытал. Перевернувшись на другой бок, он сладостным полустоном выдохнул из себя остатки дневной дремы. Джинсы его попачкались в траве, часы на руке стояли. Он встряхнул их, но секундная стрелка даже не пошевелилась. А может, это и к лучшему? Отныне время его ручейком будет скапливаться у плотины, и, стыкуясь в часы, секунды станут тяжелеть, медленно уходя на дно разрастающегося пруда.

Евгений Захарович сел. Город исчез, блаженная тишина окружала его со всех сторон. Где-то в голове оживали забытые мелодии, и вспомнилось кем-то сказанное: "Музыка - продолжение тишины, тишина - продолжение музыки..."

- Философ! - сердито проскрипел филин. Вероятно, он умел читать мысли.

- Ну и философ. Тебе-то что! - Евгений Захарович нехотя пошарил в карманах. Горбушки у него действительно не оказалось, и он со злорадством взглянул на болтливых птиц. Очень уж рассудительные...